Рожденная революцией - Страница 123

123

Через минуту чернявый уже подходил к гардеробной с бутылкой пива в руках.

– Зайди-ка, – поманил его швейцар. Дверь гардеробной закрылась.

И здесь Травкин допустил вторую ошибку. Вместо того, чтобы подойти к дверям и подслушать, о чем разговаривают швейцар и официант, Травкин, считая, что этот разговор крайне важен, а он всего не услышит или не поймет, – побежал в зал за Колей. А когда вернулся к гардеробной вместе с Колей, – швейцара уже не было, а среди опрокинутых вешалок лежал окровавленный официант и гаснущим взглядом смотрел в потолок…

В виске у него торчала рукоять финского ножа.

– Ах, Травкин, Травкин, – только и сказал Коля. – Вызывай скорую, я попробую догнать швейцара. – Коля побежал к машине.

Подскочил милиционер в штатском:

– Все в порядке, товарищ начальник!

– Швейцар в какую сторону ушел? – крикнул Коля. – Видели?

– Видел, – растерянно сказал милиционер. – Направо, к Сенной он побежал… Случилось что, товарищ начальник?

Коля прыгнул на сиденье автомобиля:

– Давай к Сенной!

…Савельева привела Маруську к церкви «Знамения богородицы», сказала приветливо:

– Спасибо вам, Мария Гавриловна. Если еще нужна буду – сообщите. Вы не беспокойтесь, здесь уже не страшно. Вот он, теткин подъезд. Рядом.

– Нет у тебя никакой тетки, – усмехнулась Маруська.

– Как… это нет? – Савельева отступила на шаг.

– Тихо… – Маруськин браунинг уперся Савельевой в живот. – Руки на затылок и вперед, шагом марш. Письмо зачем нам написала? Седой научил? Втереться хотела, стерва? Быть у нас глазами и ушами Седого?

В ту же секунду краем глаза она увидела мужской силуэт. Резко обернулась, крикнула:

– Стоять!

Швейцар ударил ее ногой. Браунинг вылетел из рук Маруськи, но она успела поймать швейцара за ногу, взяла на прием, и швейцар со всего маху грохнулся на тротуар. Маруська навалилась сверху, вывернула ему руки. Она не видела – не до того ей было, как Савельева спокойно подобрала ее браунинг, начала стрелять. Она стреляла в спину Маруськи, стреляла методично, в упор… Маруська так и осталась лежать, прикрыв собою швейцара.

А Коля опоздал. Он слышал выстрелы и даже видел вспышки, но его «форд» затормозил около Савельевой слишком поздно. Коля выскочил из машины, выбил у бандитки оружие и, завернув ей руки за спину, отшвырнул шоферу. Потом склонился над Маруськой. Она лежала лицом вниз.

Коля поднял ее и осторожно положил на сиденье автомобиля. Лицо у Маруськи было белое, обескровленное, остекленевшие глаза неподвижно смотрели в небо.

Коля был в таком отчаянии, что не выдержал и зарыдал. Он не видел, как шофер поднял швейцара с асфальта и подвел к автомобилю. Он долго не понимал, что от него хочет шофер, а тот тихо спрашивал – уже в который раз:

– Что будем делать, товарищ начальник…

Подъехала еще одна машина, сотрудники окружили автомобиль, в котором лежала Маруська. Все стояли молча…

«Маруська, Маруська… – давясь рыданиями, думал Коля. – Вот и пришел час расставания. Как же я перед тобой виноват, родная ты моя Маруська, как же я виноват, и прощения мне не найти никогда».

– Надо ехать, – сказал Травкин.

Коля проглотил шершавый комок:

– Все на Дворцовую… Я поеду со швейцаром во второй машине. Поводу машину сам. – Коля замкнул на запястьях швейцара наручники.

Когда первый автомобиль уехал, Коля сказал:

– Садитесь вперед, рядом со мной: есть разговор.

Швейцар взгромоздился на переднее сиденье. Руки ему мешали, и он все время пытался устроить их поудобнее.

Коля включил зажигание, скорость. «Форд» высветил фарами угол гауптвахты и помчался к улице Дзержинского.

– Савельеву я понял слишком поздно, к сожалению. Это Седой придумал трюк с ее заявлением в органы?

Швейцар кивнул:

– Дайте закурить. У меня в боковом.

Коля вытащил портсигар, сунул швейцару папиросу, дал прикурить. Швейцар затянулся:

– Соловьева хотели пришить. Да он скрывался. Ясно было – со дня на день выдаст. Седой и решил: Савельева заявит, ну, ей какое-то доверие окажут, она и будет нечто вроде наших глаз и ушей. У вас…

– Официанта зачем убил? – спокойно спросил Коля.

– Доказать еще надо, – осклабился швейцар.

– Раны сами за себя скажут. У Слайковского и у официанта. Экспертиза установит. Впрочем, и так видно – одинаковые они. В обоих случаях – твоя рука.

– Моя, – согласился швейцар. – Меня этому удару еще в шестнадцатом году урки научили. Я в «Крестах» за разбой сидел. По малолетству скоро освободился. Эх, начальник, кабы женщина ваша Савельеву на пушку не взяла, не напугала – жива бы сейчас была.

– Молчи, – Коля стиснул зубы. – Молчи об этом.

– Ведь как вышло-то? – разговорился швейцар. – Она думала: официант расколется, скажет, где хаза Седого. А ведь официант этот, начальник, и в самом деле про хазу знал. Что делать оставалось?

– Где Седой? – спросил Коля. – Сейчас поедем к нему. Я, между прочим, для того и остался с тобой.

– Нет, начальник, – швейцар замотал головой. – Седого я не сдам. Кабы вы не напороли – вы бы сами собой на Седого вышли. Я ведь с ним во дворе «Каира» только что говорил. Рабочим он у нас. А теперь – ищи ветра в поле.

– Хазу покажешь, – сказал Коля. – Говори, куда ехать.

– Не покажу, – вздохнул швейцар. – Потому что от любого скроешься, а Седой всюду найдет.

– Не найдет, расстреляем мы его.

– Его память меня найдет, – серьезно сказал швейцар. – Память – она тоже…

– Не найдет, – повторил Коля. – Некого искать. Тебе же стенка наверняка, так что иллюзий не строй.

123