Рожденная революцией - Страница 125

К оглавлению

125

А потом и Коля принял из рук заместителя наркома красную сафьяновую коробочку и грамоту. Зал аплодировал, а Коля, возвращаясь на свое место, думал о том, что, наверное, все победы достаются недешево, но успех в его профессии всегда обходится слишком дорого. И еще одно обстоятельство омрачило праздник Коли: сразу же вслед за ним знак «Почетного чекиста» получил инспектор милиции Кузьмичев. И ему аплодировал зал, и он тоже шел в проходе между рядами и радостно и гордо улыбался, будто бы и в самом деле был убежден, что его награда не менее справедлива и почетна, чем кровью добытые награды остальных.

Сразу же после торжественного заседания Коля встретился с Машей, и они поехали на Смоленское кладбище.

Трава уже разрослась. Сюда давно никто не приходил. Над не успевшим еще осесть холмиком возвышался яркий, красный обелиск со звездочкой и золотела надпись: «Мария Гавриловна Кондакова». Коля снял с груди знак «Почетного чекиста» и положил его на несколько минут в изголовье могилы. Маша молча кивнула. Она поняла порыв мужа и, обычно резкая, не принимающая всякого рода напыщенную символику, на этот раз тихо и нежно провела ладонью по руке Коли.

Когда они уходили, на повороте аллеи Коля оглянулся в последний раз. Четыре обелиска над могилами друзей были уже не видны, их скрыла молодая листва, а пятый, над могилой Маруськи, стремительно рвался вверх, словно никак не хотел смириться с тем, что под ним неподвижно лежит такой живой, такой неуемно горячий человек, каким всегда, до последней секунды была сотрудница Ленинградского уголовного розыска Мария Кондакова, Маруська…

Глава седьмая
Снова в Москве

Есть в этом мире страна, наша Советская страна, образец благородства и честности, которую от недугов охраняют не продажные твари буржуазной полицейщины, а великолепные, преданные, стальные ребята, лучшие из лучших ее сынов, готовые жизнь свою отдать за ее целость, благополучие и безопасность.

Сергей Эйзенштейн, «Из письма к работникам советской милиции»

После возвращения из Испании Виктор получил назначение в Москву, в аппарат МУРа. Генка окончил Ленинградскую школу милиции и уехал работать в одну из центральных областей. Писал он редко и очень скупо – работа изматывала. Обстановка была достаточно напряженной, из писем было понятно, что собой парень не удовлетворен, хочет большего, однако не слишком «дальновидное», как выражался Генка, «начальство», желая жить спокойно, сдерживает его порывы, не дает выходить из рамок давно проверенного, привычного. Читая эти письма, Маша расстраивалась и каждый раз требовала от Коли, чтобы тот выкроил день-другой и съездил к сыну, помог советом, но Коля только улыбался в ответ.

– Что ты, мать, – говорил он спокойно. – Жизнь не детский сад. Он теперь не птенец, пусть сам разбирается. Вон Виктор. Пример!

– Сравнил, – вздыхала Маша. – Виктор – мужчина, закаленный и бедой и войной. А Генка еще ребенок! Себя вспомни в двадцать лет!

– Мы с тобой в двадцать уже состариться успели, – смеялся Коля. – А в Генку я верю. В грозный час он себя покажет, не сомневайся…

Шел июнь 1940 года. До начала трагедии оставался ровно год, и, конечно же, Коля даже предположить не мог, что его слова окажутся пророческими.

Утром принесли телеграмму из Москвы. Никифоров сообщал, что нарком утвердил назначение Коли на должность заместителя начальника Московского уголовного розыска.

Когда Коля вошел с телеграммой в комнату, Маша еще спала. Он сел в изголовье тахты и долго смотрел, на спокойное, по-прежнему красивое лицо жены. Время не старило ее. Она была все такая же стройная, подвижная. Никто не давал ей больше двадцати восьми, и только Коля видел, что годы берут свое.

– Вставай, мать, нас ждет великое переселение, – улыбнулся Коля.

Маша прочитала телеграмму, покачала головой:

– Надо же. Я все жду, когда тебя назначат самым главным, а тебя переводят на такую же должность. Я не согласна. Так и телеграфируй Никифорову.

– В Москву переводят! – Коля шутливо поднял палец вверх. – Будем трудиться вместе с Витькой – это раз. Второе – сама знаешь, что за эти два года произошло. В армии взводных полками командовать назначают. А у нас в Ленинграде замена мне найдется. Вот как с твоей школой быть?..

– Школ и в Москве много, – махнула рукой Маша. – Жалко будет расставаться с коллективом, люди, представь себе, один к одному… Как они поддержали меня тогда, в тридцать седьмом, помнишь?

Коля позвонил Бушмакину, рассказал о новом назначении. Старик обрадовался, а под конец разговора взгрустнул:

– Увидимся ли еще? Болезни одолели, да и возраст… Пиши, не забывай…

– О чем речь! – бодрясь, сказал Коля.

Он не верил в предчувствия и приметы, но подумал вдруг, что Бушмакин наверняка окажется прав, и они уже в самом деле больше никогда не увидятся. Надо было съездить к «бате», попрощаться, но дела завертели, замотала предотъездная суета, и Коля вспомнил о своем намерении только тогда, когда Маша закрыла чемодан и села на подоконник.

– Давай посидим на дорожку?

Коля обвел взглядом пустую комнату. Без мебели и привычных вещей она стала вдруг слишком большой, неуютной.

– Сколько мы с тобой прожили, мать?

– Двадцать один год, – вздохнула Маша. – Ты хочешь сказать, что срок длинный, а увозим с собой только один чемодан?

– Я хочу сказать, что все эти годы был очень счастлив с тобой, Маша. – Коля улыбнулся. – А ты?

– И я… – Она подошла к нему, провела ладонями по его щекам. – Все эти годы я благодарила судьбу за то, что она послала мне тебя. – Маша замолчала, потом сказала – печально и тихо: – Мы уезжаем, и мне почему-то больно. Знаешь, здесь остается частичка нас самих. Очень дорогая частичка, Коля. Наверное, теперь у нас и квартира будет большая, и мебель новая, а вот того, что было, – нет. Не будет уже никогда.

125