– Пустое. Какие у вас планы, доктор?
– Будем работать. Подумайте о форме легализации, о прикрытии. Несколько дней можете прожить у меня. В суматохе это незаметно.
Мелентьев улыбнулся:
– Если я правильно понял, работать мы будем отнюдь не на немцев?
– Вы правильно поняли.
– Забавно. – Мелентьев рассмеялся. – Советы хотели меня шлепнуть, а я буду им помогать? Я – дворянин, белый офицер, идейный борец?
– Что поделаешь! – Доктор пожал плечами: – Вы интеллигентный человек. Вы же знаете: в политике вчерашний враг – лучший друг сегодня. Мы, англичане, всегда это понимали лучше других.
– Так вы… – протянул Мелентьев. – Теперь понятно.
– Ну и слава богу, – улыбнулся доктор. – Куда вы? Выходить небезопасно.
– Вместе со мной бежал Семен Бойко, бандит, – сказал Мелентьев. – Судя по всему, теперь он займет значительное положение. Контакт с ним пригодится нам с вами.
– По-моему, это неразумно, – заметил Попов. – Впрочем, он все равно вас знает. Хорошо. Можете встретиться. Если почувствуете, что он опасен, ликвидируйте. Вы спаслись вдвоем?
– Была еще одна женщина. Но она не в счет. Так… Пустая бабенка.
– Когда у вас встреча с Бойко? И где?
– У него дома. Через полчаса.
– Возьмите, – Попов передал Мелентьеву пистолет. – Успеха вам.
Семен Бойко и Клавдия Боровкова – «пустая бабенка», как назвал ее Мелентьев, отсиживались в квартире, которую жильцы оставили совсем недавно: на кухонной плите еще попыхивал паром горячий чайник.
Бойко выжидал, пока последние беженцы и последние красноармейцы покинут улицу.
Он выглянул в окно:
– Все. Можем двигаться.
Взяв автомат, он надел серый макинтош начальника конвоя – на груди багровой кляксой расплылось пятно крови.
Шли, прижимаясь к стенам домов. Прятаться было не от кого, но въевшаяся в плоть и кровь привычка «зека» «не маячить» делала свое дело и помимо воли заставляла идти крадучись…
Семен шел впереди. Длинный макинтош заплетался у него в ногах, мешал, и Семен каждую минуту раздраженно отбрасывал то правую, то левую полу.
– Ты сними его, – посоветовала Клавдия.
– Ну и дура, – сказал он злобно. – В такой одеже я неприметен, пойми, если ума нет.
– Как знаешь, – кивнула она с тупой покорностью. – Я же как лучше хотела.
Он оглянулся:
– Все спросить тебя хотел – ты чего натворила? За что тебя к стенке-то?
– За глупость, – она поежилась. – Мужик мой сидит. За кражу. Ну, тесть приперся, выпили. День воскресный, пошли за солеными огурцами на базар. А там ко мне мильтон привязался, начал в отделение тащить. Ну, я и выступила с речью. Немцы, говорю, придут – они вам кишки выпустят. Ну и всяко-разно. Толпа собралась. Меня в НКВД. И привет.
– Ясно. Ну, радуйся, Клаша. Просьбу твою о немцах, считай, судьба удовлетворила, – Семен остановился у парадного схода красивого четырехэтажного дома, окинул взглядом окна. Кое-где видны были цветы в горшках. В верхнем окне справа ветер трепал зеленые бархатные портьеры. Семен поддел ногой детское пальто, которое валялось на пороге подъезда, и сказал, повернувшись к Клавдии:
– Квартира богатая, зайдем.
Она поняла, зачем он зовет ее, и сказала просительно:
– Так ведь полчаса назад уже… заходили, Сеня. Может, хватит?
– Цыц! – прикрикнул он. – Два месяца без бабы. Понимать должна! – Он шагнул через порог, поправляя на ходу автомат, и вдруг остановился в раздумье: – Ладно. Сначала родных навестим.
– Твоих родителей? – переспросила она. – Так они ждут позже, я же тебе говорила. Сам же время назначал!
– Не родителей!.. – усмехнулся он. – Крестных. Вали за мной.
Они свернули в боковой переулок и через минуту вышли на улицу Сталина.
Электростанция была взорвана. Водопровод – тоже. Когда начальник РОМ захотел напиться, кран жалобно зашипел, два раза булькнул и безнадежно смолк. Телефон тоже не работал.
Начальник вскрыл тщательно замаскированный в стене сейф, сказал дежурному:
– Ставлю на двадцать один ноль-ноль. Ты готов?
Дежурный кивнул:
– Они будут здесь с минуты на минуту.
– Надо, чтобы всосались, сволочи. По кабинетам разбрелись, – сказал начальник. – Обжились. В двадцать один ноль-ноль самое время. – Он закрыл сейф, поправил отклеившийся уголок обоев. – Разнесет их за милую душу, – добавил он с удовлетворением.
Дежурный снаряжал обойму своего «ТТ». Патроны с сухим лязганьем исчезали под срезом. Дежурный передернул затвор, щелкнул предохранителем, сказал:
– Можем идти, – и спрятал пистолет в боковой карман.
Начальник обвел взглядом пустые стены. На тех местах, где еще вчера висели портреты, темнели прямоугольники невыцветших обоев. В углу стоял эмалированный таз, доверху наполненный обгоревшими бумагами. Начальник пошевелил золу палкой, и зола, еще хранившая форму сгоревших листов, рассыпалась в прах.
Дежурный взял со стола автомат, щелкнул затвором и перебросил ремень через плечо:
– Присядем?
Начальник улыбнулся в ответ:
– На счастье? Давай.
Они не успели сесть. Из-за приоткрытой створки входных дверей стеганула автоматная очередь. Падая, дежурный машинально сорвал трубку бесполезного уже телефона и крикнул:
– Немцы!
Начальник словно сломался пополам и без стона вытянулся на полу.
Сквозь туман гаснущего зрения дежурный увидел, как из-за отодвинувшейся створки высунулась белобрысая голова, а чуть ниже, из-под серого, мышиного цвета плаща дуло автомата. Это был Семен Бойко.