Рожденная революцией - Страница 156

156

– Товарищи! – Щербаков снял очки и начал медленно протирать их платком. – Мы собрали сюда наш актив, тех, кому мы безусловно доверяем, отнюдь не для одной только информации, это вы понимаете. Начальнику гарнизона уже поручено превратить каждую улицу, каждый дом в неприступную крепость. Для этого создаются три рубежа обороны: по окружной железной дороге, по Садовому кольцу и по кольцу «А».

– Неужто и до «А» дойдет? – уронил кто-то.

– Нет, не дойдет, – спокойно сказал Щербаков, – если мы немедленно приступим к работе. Военные закончат приготовления к двадцать четвертому октября. На вас, директоров заводов, секретарей парткомов и командиров внутренних войск и милиции, возлагается иная задача. Случаи проникновения в Москву вражеской агентуры участились. Это естественно: Москва – прифронтовой город. Агенты сеют панику, уничтожают линии связи, пытаются вредить на фабриках и заводах. Обычных мер теперь недостаточно. Это постановление, – Щербаков поднял и показал текст, отпечатанный типографским способом, – предусматривает, что охрана строжайшего порядка отныне возлагается на вас, товарищи. На вверенные вам подразделения внутренних войск, милиции и добровольческие рабочие отряды. Прошу внимания, – Щербаков поднес текст постановления к глазам и, подслеповато щурясь, прочитал будничным глуховатым голосом: – «Провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, – расстреливать на месте». Прошу получить в соседней комнате соответствующие удостоверения и разойтись по местам.

Коля вышел в коридор. Все столпились у входа в кабинет с табличкой «Клычков Б.М.». Входили по одному. Подошла и Колина очередь.

– Садись, – Клычков кивнул на стул и открыл журнал учета. – Распишись. Здесь и здесь. Это постановление ГКО – уже знаешь. А это, – он протянул Коле бланк, и Коля заметил, что сверху в самом начале текста, от руки вписана его фамилия. – Это удостоверение ГКО, полковник. Оно вручает тебе полную власть над всеми гражданами СССР и иностранцами, которые находятся в порученном тебе районе.

Клычков подождал, пока Коля прочитал текст постановления ГКО и удостоверение, и добавил, не отводя от Коли немигающих, болезненно прищуренных глаз:

– Ты, конечно, не слабонервный, но на всякий случай разъясняю: любого, застигнутого на месте преступления мародера, провокатора, шпиона или бандита ставить к стенке немедленно. Никаких фиглей-миглей, полковник. Полная власть, я это подчеркиваю. Впредь до особого распоряжения, – Клычков улыбнулся. – Ты теперь нечто вроде единоличного диктатора, что ли. – Он перестал улыбаться и строго добавил: – Только эту диктатуру тебе партия вручила временно. Об этом ни на секунду не забывай.

Коля спустился вниз. Горохов заботливо вытирал капот «эмки» и, увидев Колю, обрадованно крикнул:

– Здесь я, Николай Федорович. Ну как? Насчет Москвы!

– Будем драться, – хмуро бросил Коля. – Ты свои сомнения оставь, Горохов.

– Есть! – Горохов повеселел, лихо вырулил к Пассажу. – О жене вашей и о сыне слыхать что-нибудь?

– Ничего не слыхать, – Коля совсем помрачнел. – Ничего. Виктор забегал три дня назад. Он ведь здесь, под Москвой.

– Талантливый оперативник, – с уважением сказал Горохов. – Все так говорят, – он улыбнулся. – А что, Николай Федорович, – догоняет вас Виктор Алексеич. Уже подполковник, а?

– Эх, Горохов! – вздохнул Коля. – Пусть хоть комиссар! Лишь бы живой остался.

– Что верно, то, как говорится, факт, – в свою очередь вздохнул Горохов.

Во дворе управления стояли грузовики. Сотрудники грузили архив и делопроизводство. Работали молча, передавая друг другу пачки бумаг, словно ведра во время пожара. Мимо, по Петровке, прошагала колонна ополчения – пожилые, наспех экипированные люди, без выправки, без уверенного, твердого шага кадровых красноармейцев. Лица у всех были замкнутые и суровые, многие бойцы шли еще без оружия.

– Всем не хватает, – подошел к Коле Рудаков. – Какой от таких солдат толк на фронте? Что они умеют?

Коля тяжело посмотрел на Олега:

– Ненавидеть умеют. Остальному – научатся. Когда отправите машины, постройте людей, – Коля замолчал и прислушался. – Что слышите, Рудаков?

– Ничего, товарищ полковник, – удивился Олег и вдруг догадался, о чем спрашивает Коля. Стояла тишина. Тягостная, жуткая тишина – такая бывает в тихие, пасмурные дни на кладбищах.

– Шел сегодня в управление, – тихо сказал Олег. – Смотрю, документы жгут. Прямо на улице, в цинковых корытах. – Олег повел плечом, тоскливо посмотрел на Колю: – Страшно это, товарищ полковник. Хотите ругайте, хотите бейте. Пепел летит, лица у всех – покойницкие.

– Возьми себя в руки, – так же тихо ответил Коля. – Нервы нам еще пригодятся, Олег. Потому что самые главные трудности, скажем так, они еще впереди.

Олег скомандовал, все построились. Коля медленно прошелся вдоль строя, вглядываясь в знакомые, много раз виденные лица своих товарищей. Сегодня они были совсем другими, эти лица. Напряженные, осунувшиеся, тревожные. Коля вдруг поймал себя на мысли, что некоторых он просто не узнает. «Не помню? – почти испугался Коля. – Чепуха какая. Нет! Просто они стали другими. За двадцать четыре часа стали совсем другими. А ведь они еще не знают ни о решении ГКО, ни о своей роли в выполнении этого решения. В конце концов, если уж называть вещи своими именами, не слишком приятная им работа предстоит, ох не слишком. Фронт – это недосягаемая мечта в сравнении с тем, что придется делать здесь. И все же выбрали именно их – проверенных, до конца преданных Советской власти, – без оглядки, без вопросов, сомнений, выбрали тех, на кого всегда опиралась страна в трудные свои минуты: коммунистов и рабочих. И это доверие, эту надежду нельзя не оправдать».

156