Рожденная революцией - Страница 90

Коломиец дал коню шенкелей и сократил расстояние до полуверсты, но и Лысый пришпорил своего коня и снова оторвался от Коломийца. Уполномоченный выдернул из деревянной кобуры маузер. Прицельная планка была рассчитана на 1200 метров, и дальность полета пули примерно соответствовала этому расстоянию, но для меткого выстрела требовался упор. «Бесполезно, – подумал Коломиец и вложил маузер в кобуру. – Мне его не догнать. Ни за что не догнать. И это значит, что через полчаса Кондратьев будет расстрелян, бандиты покинут лагерь, и встреча главарей не состоится. И снова начнутся поджоги, погромы, выстрелы из-за угла. Снова будут голосить бабы, снова будет гореть хлеб, и отравленные коровы будут кричать от дикой боли – надсадно и страшно…»

Не щадя коня, Коломиец изо всех сил ударил его шенкелями, пожалев – уже в который раз, что нет на нем шпор и нет при нем друзей по эскадрону, и не атака теперь на окопы деникинцев, а безнадежная скачка по лесу.

Делая последние предсмертные скачки, лошадь Коломийца выиграла еще полуверсту и остановилась, дрожа. Прежде чем она упала, Коломиец успел спрыгнуть и, с ходу растянувшись в пыли, поднял маузер. Маленький всадник плясал на кончике мушки – так далеко и так безнадежно, что Коломиец в отчаянии закричал и начал нажимать на спусковой крючок резко и зло. Маузер враз выплеснул все свои десять зарядов, а Лысый исчез, словно его никогда и не было – только пыльное облако постояло еще несколько мгновений на повороте дороги, а потом растаяло и оно.

* * *

Коля спокойно сидел в избушке лесника. Он был один. Он не сомневался в успехе – оставалось только терпеливо ждать.

А Лысый мчался к лагерю. Он уже слышал условную перекличку бандитских часовых – крик кукушки, он уже чуял запах варева – наверное, убили кабана, он думал о том, как всего через несколько минут он выпустит всю обойму в ненавистную харю этого большевистского комиссара, этого гепеушника, этого негодяя, который сумел так ловко втереться в доверие и обмануть – что там лесных мужиков с их куриными мозгами, – его, человека, который десять лет служил в охранном отделении в Москве и всю гражданскую успешно плел сети в контрразведке одного из врангелевских подразделений.

«Что ни говори, они чему-то научились, – горько подумал Лысый. – И тем, кто примет эстафету от нас, будет еще труднее. А будет ли эта эстафета? – внезапно подумал он. – Чего заблуждаться? Все равно у любой веревочки есть конец, и, похоже, этот конец уже виден…»

У въезда в лагерь он назвал пароль и уже совсем было решил самолично рассчитаться с Колей, но в последний момент передумал. «Может быть, стоит попытаться выжать из него план? – думал Лысый. – Конечно, он – большевик, я их знаю, не одного отправил на луну. Он наверняка ничего не скажет, но ведь всякое может быть. Боль – очень сильное средство».

Уже на самом пороге избушки он снова подумал о том, что ГПУ и милиция наверняка знают от Коли точные координаты лагеря, и раз операция сорвана – чекисты и сотрудники УГРО вот-вот будут здесь, но жажда мести пересилила. Лысый вошел в избушку, с порога крикнул:

– Руки на затылок! И не вздумай шутить, – он упер дуло браунинга Коле в грудь и добавил: – Ты владеешь приемами, я – тоже. Не рыпайся. Я успею выстрелить раньше. Ко мне! – закричал он.

Вбежали бандиты.

– Свяжите его!

Коле завели руки назад и скрутили. От боли помутилось в глазах. «Еще вчера они кричали мне „ура“, – думал Коля, – они мне верили больше, чем богу. Сегодня – послушно вяжут и убьют не задумываясь».

– Мужики, – сказал Коля. – Как же так? Я же свой в доску!

– Нам все едино, – отозвался один из бандитов. – Скорее бы к одному концу.

И Коля понял, что у этих людей, уставших от бесконечного страха, не может быть убеждений и им действительно все равно – кому подчиняться и что делать, лишь бы еще на мгновение продлить привычное ощущение безнаказанности, еще на секунду окунуться в кровавое забытье насилия и не задумываться, только не задумываться ни о чем, потому что раздумье ведет к петле.

– Времени – в обрез, – сказал Лысый. – Расскажи, кто еще тебе помогает, и ты легко умрешь. Лег-ко! – подчеркнул он. – Потому что если через пять минут ты не назовешь своих сообщников, я прикажу нарезать ремней – сначала из твоей спины, а потом – из живота. И ты будешь кричать от боли, ты станешь седым, будешь молить о смерти, как о глотке воды. Говори.

– Есть люди, – кивнул Коля. – Ты только не вздрагивай, они стоят за твоей спиной.

Лысый оглянулся, придвинулся вплотную к Коле:

– Не надо, Коляча, или как тебя там. Время шуток уже прошло. Свертывайте лагерь, мы уходим немедленно, – приказал он бандитам и добавил: – У тебя осталось пятнадцать минут – ровно столько, сколько нам нужно, чтобы уйти отсюда.

Коломиец шел по следам Лысого. Пригодилась служба в Буденновской коннице, умение безошибочно читать отпечатки лошадиных копыт. Коломиец понимал, что его затея безнадежна. В лагере триста вооруженных до зубов бандитов. У него – маузер без единого патрона. Лагерь тщательно охраняется. Он не знает даже пароля. Конечно же, Басаргин приведет отряд, и от банды останется одно воспоминание, но это уже никак не повлияет на судьбу Кондратьева: он будет мертв. Как попасть в лагерь? Как выручить Кондратьева? – в сотый раз задавал себе Коломиец этот вопрос и не находил ответа.

Где-то неподалеку заржала лошадь, лязгнул затвор винтовки. Коломиец умерил шаг, пошел осторожнее. В кустах прямо перед собой он увидел бандитский секрет: два парня, вооруженные винтовками, притаились всего в нескольких метрах…