Рожденная революцией - Страница 97

– Есть, – покраснел Витька. – Вы не сомневайтесь. Я оправдаю.

Витька долго раздумывал, как выполнить поручение Коли, и решил начать не с архива и бумаг, а с дочери Ровского – Нины. Витька написал ей записку. Он писал, что ему кое-что известно о смерти Юры, и он желал бы рассказать об этом.

Встреча состоялась утром на Марсовом поле, на остановке трамвая. Девушка приехала на три минуты раньше условленного срока, и Витька отметил про себя, что ей, вероятно, очень интересна и важна эта встреча.

– Здравствуйте, – подошел он к ней. – Это я вам написал.

Она смерила его холодно-безразличным взглядом.

– Вы? Хорошо, говорите.

– Пройдемся? – предложил Витька.

Она пожала плечами, но послушно двинулась за ним.

– Я из УГРО. Вот мое служебное удостоверение. Вызывать к нам не хотелось, вот и написал записку. А на самом деле ничегошеньки я не знаю, – признался Витька. – Не сердитесь и расскажите, что вы знаете, ладно?

Она покачала головой:

– О чем рассказывать. Юру не вернуть, а убийцы… Бог их накажет.

– Бог накажет, если мы их ему представим, – без улыбки сказал Витька. – Я вижу, вы девушка хорошая, а я вас долго не задержу. Вот скажите, почему ваш Юра на заводе значился Николаем?

Она недоуменно взглянула на Витьку:

– Ей-богу, не знаю. Недоразумение, вероятно. Он – Юра. Юра Томич.

– Как это Томич, когда он – Куликов? – опешил Витька.

– Возможно, – сказала она безразличным голосом. – Только ни для меня, ни для Юры это уже ничего не прибавит и не убавит.

– Ладно, это наше дело, – сказал Витька. – А как вы с ним познакомились?

– На Сенном рынке. В прошлом году. Я по развалу книжному бродила, хотела комплект «Нивы» купить – за любой год, со скуки полистать. А он искал Лермонтова – какое-то редкое издание.

– Культурный сторож, этот ваш Юра, – заметил Витька. – Простой вахтер, а поди ж ты. Впрочем, это хорошо.

– Умер вахтером, а был… – она махнула рукой. – Это ни о чем не говорит – вахтер, князь, царь. Что в голове – это важно. Вы на Сытном рынке бываете?

– Редко. А что? – заинтересовался Витька.

– Сходите, поглядите, – посоветовала Нина. – Весной там княгиня Ширинская-Шихматова редиской торгует. Сама, между прочим, выращивает.

– А кем он… был? – осторожно спросил Витька.

– До революции? – уточнила она. – Юнкером Константиновского училища. – Она помолчала, видно было, что ей очень хочется сказать что-то еще, но она не решается. Витька заметил это.

– Давайте на откровенность, – улыбнулся он. – Вы на нашу встречу раньше на три минуты пришли. Я вижу, у вас наболело, недоговариваете вы. А зря.

– Вы думаете? – Она заколебалась. – Не знаю, не знаю.

– Я вам помогу, – сказал Витька и показал фото Длинного. – Знаете его?

Она скользнула взглядом по фотографии:

– Да, он к Юре иногда захаживал. Они служили вместе, Юра мне говорил.

– Когда, где?

– Не знаю. – Она виновато развела руками.

– Этот Длинный – тоже офицер? – осторожно спросил Витька.

– Право, не знаю. Если бы это был друг Юры, а то так, знакомый. Зачем мне знать? Извините, я должна идти.

Витька удержал ее за руку.

– Не пожалеть бы нам всем потом, – он заглянул ей в глаза. – Скажите, не томите себя. Вам легче станет.

Она заколебалась, но тут же вырвала свою руку из Витькиной:

– Прощайте…

Подошел трамвай. Нина побежала, прыгнула на подножку. Набирая ход, трамвай двинулся к Инженерному замку. Витька помахал Нине рукой и ушел. На человека в длинной кавалерийской шинели, который вскочил в первый вагон того же самого трамвая, Витька не обратил ни малейшего внимания. То ли издали не узнал, то ли просто не заметил.

А это был Длинный…

Накануне встречи Витьки и Нины Коля просидел в отделе всю ночь напролет – анализировал результаты экспертизы, изучал – в который уже раз – показания свидетелей. Поэтому утром он позволил себе поспать не до шести, как обычно, а до восьми. Когда проснулся, Маша собирала Генку в школу, кормила его завтраком.

– Локти на стол не ставь, – выговаривала она Генке. – Не шмыгай носом, горе мое. И в кого только ты такой уродился!

– В отца, – Генка хитро покосился на диван. – Он тоже сопит и чавкает, когда ест.

– Ну и брешешь, – Коля сел на диване и потянулся. – Сопеть я, может, и соплю, но это только когда у меня насморк. А чавкать… Это, брат, извини, ты придумал.

– Это факт! – обиделся Генка.

– Все! – прикрикнула Маша. – Коля, вставай, я ухожу.

Уже второй год Маша преподавала в соседней школе французский язык. Коля тоже пытался выучить язык – взялся за английский, но одолеть не смог и бросил. Маша никогда не упускала случая напомнить ему об этом. Вот и на этот раз она насмешливо посмотрела на мужа:

– Я тебе Конан-Дойля принесла. Шерлок Холмс… Полностью. – И, заметив, как радостно вспыхнули глаза Коли, добавила: – На английском. Ты ведь вот-вот осилишь?

– Да ну тебя, – в сердцах сказал Коля. – Дай срок, я и французский осилю! Времени сейчас нет.

– А его никогда не будет. Ты этого еще не понял?

– Преступность пойдет на убыль, – не слишком уверенно сказал Коля, – тогда я и наверстаю.

– А ты уверен, что она пойдет на убыль? – спросила Маша. – Я вот думаю: пока будет разрыв между уровнем жизни отдельных людей – будут и преступления. Всегда кто-то захочет иметь больше. И попытаться добыть это большее нечестным путем.

– Сложный вопрос, – сказал Коля. – Может, ты в чем-то и права. Но главное, я считаю, царизм оставил нам родимые пятна. В них все дело.