Рожденная революцией - Страница 114

114

– Понял, – кивнул Коля. – Хочу верить, что мы сохраним свои чистые руки и души. Нас учили только так.

– Люди иногда болеют, – сказал Коломиец. – Тяжело, но другой раз болеют. Однако выздоравливают. И мы выздоровеем, Коля. Еще крепче станем. Ты, брат, держись. И работай. Как зверь работай, себя не жалей!

Начальником первой бригады была назначена Маруська. Это произошло несколько дней назад, совершенно неожиданно для нее, и поэтому, когда Коля поручил первой бригаде еще раз допросить жену покойного Слайковского, Маруська решила сделать это сама – не привыкла еще к своему «руководящему» креслу.

Слайковская жила в Чернышевском переулке, в старинном трехэтажном доме с затейливым чугунным навесом у подъезда. Маруська поднялась на первый этаж, позвонила. Дверь открыла маленькая миловидная женщина с опухшим от слез лицом. Узнав, зачем пришла Маруська, женщина заплакала.

– Простите меня, – говорила она сквозь слезы. – Все никак не могу поверить, что его больше нет. Совсем нет. Бегу к дверям на каждый звонок, на улице в лица прохожих всматриваюсь. Будто не я горсть земли на его гроб бросила.

Комната Слайковских была крохотная, скудно обставленная, но чистая и уютная. Чувствовалось, что хозяева любят свое жилище, в меру возможности стараются его украсить. Однако острый глаз Маруськи сразу же отметил пыль на абажуре настольной лампы, окурки в пепельнице, неубранные тарелки на столике.

– Э-э, милая, – укоризненно сказала Маруська. – Не дело ты затеяла. Тебе еще жить да жить. А ты уже, я смотрю, на всё плюнула?

– Простите меня, – пробормотала женщина. – Мне в самом деле ни до чего…

– И зря! Это в моем возрасте уже – привет! А в твоем – ты еще десять раз замуж выйдешь!

– Как вы можете, – грустно сказала Слайковская. – Я никогда… никогда… – Она снова заплакала.

– Ну и глупо! – заявила Маруська. – Был бы жив твой муж – он бы тебе первый сказал: люди умирают, а жизнь все равно не останавливается. Так уж заведено.

– Меня уже допрашивали, – сказала Слайковская, вытирая слезы.

– Знаю, – кивнула Маруська. – Только допросил тебя желторотый товарищ и главного вопроса он тебе не задал.

– А… какой это… главный вопрос? – с испугом спросила Слайковская.

– Нам бы очень помогло, если бы Слайковский оказался около ресторана не случайно. Вот я и хочу спросить: может быть, его кто-нибудь пригласил в тот вечер? Вы не вспомните? Это нам очень важно!

– Нет! – Слайковская отрицательно покачала головой. – Нет. Ресторан этот – по дороге домой. Муж уже пять лет из вечера в вечер ходил этой дорогой.

– Так, – Маруська вздохнула и встала. – Спасибо вам. И не умирайте раньше времени – это мой вам женский совет. У меня у самой, милая, сын в таких местах, что не дай бог! Каждый день «похоронки» жду. Однако держу себя в руках. И ты держи! Я тебя еще спрошу: а почему он в тот вечер так поздно возвращался домой?

– Задержался на работе. Деньги получал. Премию. Только во второй половике дня деньги привезли. Пока оформили, пока то да се.

– Понятно. А многие знали, что Слайковский получает в этот день премию?

– Все… – женщина пожала плечами. – Разве такое скроешь?

– Значит, конкретно вы никого не подозреваете?

– Нет. – Слайковская покачала головой. – Мне объяснили, что это случайное ограбление.

– Может быть. До свидания. Если будут новости, я сообщу.

…От Слайковской Маруська зашла в местное отделение милиции. В центре дежурной части стоял пьяный человек с гитарой в руках.

– Я по первому снегу бреду-у-у-у, – с чувством выводил он.

Дежурный и несколько милиционеров зачарованно слушали.

– Мне нужен квартальный уполномоченный товарищ Травкин, – сказала Маруська.

– Обождите, гражданка, – шикнул дежурный. – Не мешайте.

– В сердце ландыши вспыхнувших сил… – пел гитарист. – Вечер синею свечкой звезду над дорогой моей затепли-ил.

– Во, талант, – шепотом сказал один из милиционеров. – Все бабы его, уж точно!

– Так как же насчет Травкина? – Маруська начала закипать. – Или он тоже поет?

– Тише, гражданка, – дежурный вышел из-за барьера. – Что вам?

– Уже объяснила. Смотри, милый, если еще раз объяснять придется… – Маруська едва сдерживала вдруг подступившую ярость.

– Ска-ажи… – протянул дежурный, – страшно как. Да я тебя сейчас знаешь что? – Он шагнул к Маруське, она тоже сделала шаг ему навстречу, и в следующее мгновение дежурный уже сидел с вытаращенными глазами. Он явно не успел понять, каким образом эта нахальная гражданка сумела посадить его на стул.

– Я начальник первой бригады УГРО Кондакова, – тихо сказала Маруська и сняла трубку циркулярного телефона. – Вот мое удостоверение. Пятнадцать – десять, – крикнула она в трубку. – Начальника службы мне. Кондакова это. Петр Викторович? Да, Кондакова я. У тебя в тринадцатом кто нынче дежурит?

– Аношкин, – уныло сообщил дежурный. – Лейтенант.

– Аношкин, – повторила Маруська. – Так вот я прошу: ты его немедленно арестуй и пока посади на губу! Да, я не оговорилась! Таких чернорабочими держать нельзя, не то что дежурными! – Она положила трубку. – Можете продолжать свой концерт.

– Какое теперь настроение, – попытался пошутить один из милиционеров. – Давай, Галкин, – обратился он к гитаристу. – Клади инструмент и занимай свое место в КПЗ! Шагом марш!

– Налево Травкин, – еле слышно сообщил дежурный. – Третья дверь налево.

– Спасибо. – Маруська посмотрела на него. – Воображаю, как ты, сукин сын, с гражданами себя ведешь. Позор всей милиции!

114