Рожденная революцией - Страница 113

К оглавлению

113

– Давай примем, – послушно кивнула Маша. – Не сердись. Я устала, сдают нервы. Прости меня.

Утром позвонил Кузьмичев.

– Как среагировали в прокуратуре? – бодро осведомился он.

– На что среагировали?

– Как? – удивился Кузьмичев. – Вы же сами мне доложили: «отправлю завтра».

– Доложил. А теперь изменились обстоятельства.

– Зайдите ко мне, – Кузьмичев повесил трубку.

…Он встретил Колю укоризненной улыбкой:

– Николай Федорович, я вас не узнаю! Где ваша легендарная хватка? Где ваша решительность?

– Разрешите доложить по существу? – сухо спросил Коля. Этот человек был неприятен ему с первых дней знакомства. Вначале потому, что он был неприятен людям, которых Коля безоговорочно уважал, перед которыми преклонялся. Бушмакин и Сергеев однажды вполне откровенно сказали: «Будь с ним осторожен, он способен на все. Но поймать его за руку очень трудно. Это тоже учти. И помни главное: идеалов своих, принципов – ни перед кем не роняй!» А впоследствии Коля и сам разобрался в человеческой сущности Кузьмичева.

– Докладывайте, – разрешил Кузьмичев.

– Родькин признался в совершении преступления. Я получил заключение биологической экспертизы: на одежде Родькина, равно как и на лезвии финки, – кровь Слайковского. Экспертиза подтверждает также, что на рукояти ножа – следы пальцев Родькина. С повинной явился соучастник Родькина – Соловьев. Он рассказал, что вместе с Родькиным затевал ограбление инженера. Формально все ясно, и я обязан направить дело следователю прокуратуры.

– Что же вас… удерживает? – напряженным голосом спросил Кузьмичев.

– Меня удерживает неопровержимая обойма доказательств. Они подобраны так тщательно, что милиционер-первогодок не ошибется. В этом деле есть фальшь, товарищ начальник. Я прошу дать мне несколько дней, и я разберусь. Вы поймите – легче всего доложить, что дело раскрыто. Легче всего. Я не хочу, чтобы потом меня мучила совесть и чтобы про нас говорили, что мы «бездушная машина закона».

– Это кто же так говорит? – поинтересовался Кузьмичев.

– Люди говорят. Граждане. Разрешите идти?

– Докладывайте мне в конце каждого рабочего дня, – приказал Кузьмичев. – Свободны.

…В обеденный перерыв Коля позвонил в приемную начальника управления НКВД и попросил записать его на прием.

– Как ваша фамилия, товарищ? – переспросил секретарь. – Кондратьев? Минуточку… – Он отошел от телефона.

Коля волновался. От того, как скоро попадет он к человеку, которому доверено решать судьбы многих людей, в том числе и судьбу его Маши, – от этого зависело все. Даже его, Коли, положение на службе. «Обидно будет, – горько думал Коля. – Не посмотрят ведь, что я что-то успел. Что-то могу. В лучшем случае уволят без выходного пособия, и баста. Да и не в этом дело. С Машей что будет, с Генкой?»

Секретарь подул в трубку, крикнул:

– Куда вы пропали, Кондратьев! Приезжайте немедленно. Вас примет заместитель начальника управления. Пропуск заказан.

Коля позвонил начальнику первой бригады и попросил побеседовать еще раз с женой покойного Слайковского. А сам уехал на Литейный.

…Постовой сержант в фуражке с васильковым верхом скользнул равнодушным взглядом по Колиному лицу, по его служебному удостоверению, по пропуску.

– Проходите, – бросил он небрежно.

Коля поднялся на шестой этаж. Перед дверьми с табличкой: «Заместитель начальника Управления НКВД по Ленинграду и Ленинградской области» он на мгновение остановился и вдруг ощутил, как забилось сердце. «Что это со мной? – подумал Коля. – Сроду этого не было», – он толкнул дверь и вошел в приемную.

– Кондратьев? – Навстречу поднялся лейтенант госбезопасности. – Вас ждут, пройдите.

Коля толкнул следующую дверь. В глубине кабинета, за небольшим двухтумбовым столом сидел седой человек. На красных петлицах гимнастерки по три ромба. Над левым карманом поблескивали два знака: первый, юбилейный знак ОГПУ с римской цифрой V, второй – наградной. Коля знал, что в органах его называют «знаком почетного чекиста».

– Здравия желаю, – сказал Коля. – Я – Кондратьев. Меня привело к вам, товарищ комиссар, сугубо личное дело. Оно касается моей жены, Вентуловой-Кондратьевой Марии Ивановны.

– Это ваша жена помогла задержать бандита Кутькова в девятнадцатом в Москве? – спросил комиссар.

– Моя.

– А раскрыть политическую банду в селе Грель на Псковщине тоже она помогла? – Комиссар улыбнулся.

– Коломиец! – ахнул Коля и шагнул вперед. – Коломиец…

Комиссар обнял его:

– Вот видишь. Не пошел ты к нам тогда. И потерялись мы с тобой. И навсегда бы потерялись, кабы не твоя беда. А ты не куксись! Беды никакой нет! Тех, кто за нашу власть жизнь отдавал и вере своей не изменил, – тех, Коля, мы в обиду не дадим, ты мне верь!

– Какими же ты… вы судьбами? – Коля не мог прийти в себя.

– «Ты», Коля, только «ты», – сказал Коломиец. – Для тебя я не комиссар госбезопасности, а твой друг и товарищ, и ты это всегда помни, брат. Дело Маши я прочитал. Чушь все! Какой-то сверхбдительный товарищ опасается, что бывшая дворянка искалечит души советских детей! Я доложил свои соображения руководству. Общее мнение: инцидент предать забвению.

Коля вздохнул:

– Если бы все инциденты такого рода можно было предать забвению. Не у каждого есть муж в милиции или замнач в НКВД. Прости меня за эти слова, но я должен их сказать.

Коломиец помрачнел:

– Ты не изменился. Режешь правду-матку. Не все это теперь любят, Коля, учти. Что касается твоих слов, – я не слепой, вижу: идет явный перегиб. Это многие у нас понимают. Но не от нас это зависит, ты понял меня?

113