Рожденная революцией - Страница 182

182

– Я с заместителем министра договорился и получил разрешение на личное участие в операции. Речь идет о «Санько».

– Думаешь, тот самый? – Рудаков не удержался, вскочил со стула. Николай Федорович посмотрел на него строго, нажал на плечо, усадил обратно:

– Слушай, генерал, тебе сколько?

– Пятьдесят три, – смутился Олег. – Я еще молодой.

– Да я разве спорю? Договоримся так: я возглавлю эту разработку. Миронов где сейчас?

– В Москве, только что закончил сложное дело об убийстве.

– Давай мне Миронова и еще… личная просьба: внук мой, Генка, заканчивает нашу академию. Я с начальником согласовал. Не будешь возражать, если практику он пройдет у меня?

– Семейственность разводишь, – улыбнулся Рудаков.

– У нас – династия, – гордо сказал Николай Федорович. – Все служили в милиции: я, жена-покойница… Сыновья, теперь вот внук.

– О чем разговор. – Олег нажал кнопку селектора: – Полковника Миронова ко мне. – Посмотрел на Кондратьева и добавил: – Успеха, генерал. Миронова введи в курс дела сам. Всех необходимых людей, технику разрешаю брать без всяких ограничений. А вообще-то непривычно.

– Что именно? – удивился Николай Федорович.

– Профессор академии в роли инспектора. На тебя могут обидеться коллеги по академии.

– Пусть обижаются. У нас кое-кто давно забыл, как выглядит дежурная часть отделения милиции.

– Да-а… Техника сейчас не та, что в наше время, – вздохнул Олег. – Нам бы тогда такую, мы бы сто из ста раскрывали!

– А ты не жалей. Нынешним совсем не легче, несмотря на всю эту технику. А вообще, ты прав. Я вот помню, как хотел по кутьковскому делу две гильзы сравнить, а Трепанов говорит: «Нет у нас еще такой техники, Кондратьев…» Эх, Олег, Олег, какие люди были…

Через двадцать минут все собрались в кабинете Миронова. Разговор начал Николай Федорович:

– Пока будем работать втроем. Потом, по мере надобности, подключатся товарищи. Что сейчас самое главное? Досконально проверить Пашутина, Бородаева, поискать «Санько». Думаю, что нужно привлечь к работе Лабковского. С ним я встречусь и поговорю сам. Геннадий Викторович, – Кондратьев посмотрел на внука, с трудом сдержал улыбку, – чтобы вам было все ясно до конца, объясняю: «Санько» – опаснейший бандит, убийца. Мы с полковником, а вернее сказать, я лично упустил его в сорок пятом. Я должен, я обязан, поскольку еще на что-то способен, сделать все, чтобы этот негодяй перестал ходить по земле. Вопросы есть?

– А если это не тот «Санько»? – спросил Геннадий.

– Вот что, капитан… – Николай Федорович задумался. – Вас разве не учили, что интуиция – это не выдумка буржуазных психологов, а реальное, контролируемое состояние мозга в момент осознания определенных, трудноуловимых обстоятельств, фактов? Учили. Так вот: масштабы затеваемой преступниками акции не по плечу дилетантам. Здесь чувствуется мышление волка.

– Согласен, – кивнул Миронов. – Если Лабковский не напутал – в этом деле готовит почву человек из прошлого, профессионал.

– Сроки сжатые, – сказал Геннадий. – Золото уже на складе. Если мы начнем разработку исподволь, не спеша, можем опоздать.

– Верно, – согласился Миронов. – Нужно продумать, как расшевелить осиное гнездо бандитов.

– Будем думать, – сказал Николай Федорович. – А теперь – как договорились, за дело.

Лабковский был окрылен разговором с Николаем Федоровичем. Но самого главного он все же не сказал. Он не сказал, что уже в течение нескольких недель наблюдал за Пашутиным и Бородаевым. Он не сказал, что уже дважды заметил, как те встречались с инспектором по кадрам Ивановым, причем делали это не то чтобы таясь, но достаточно осторожно – далеко от завода, в тихих, малолюдных местах. И самым опасным было то, что Лабковский строил собственные планы изобличения и задержания преступников. Поговорив с Николаем Федоровичем, он решил, что санкция милиции на любые действия по разоблачению шайки получена, и отныне начал действовать, как ему казалось, хитро и тонко. Лабковский пошел к Иванову.

Тот занимал отдельный кабинет, так как в отсутствие начальника всегда исполнял его обязанности. Иванов был полный, добродушный человек лет пятидесяти и в отличие от Лабковского одевался модно и современно.

– Что тебе, Лабковский? – не слишком любезно осведомился он, увидев лаборанта на пороге своего кабинета.

– Начальника нет, так я к вам, – виновато сказал Лабковский. – Преступление я обнаружил.

– Какое еще преступление? – изумился Иванов. – Что ты мелешь? Наш коллектив борется за звание ударного, а ты порешь такую чушь!

– Не чушь, – Лабковский в упор посмотрел на Иванова. – Пашутин и Бородаев хотят украсть золото.

– Постой-постой, – опешил Иванов. – А ты-то откуда знаешь о золоте?

– Все знают…

– Безобразие. Ну, а при чем здесь эти два алкаша? Безобидные инфузории!

– Пашутин уже сидел.

– И все-то ты знаешь, – прищурился Иванов. – Ладно, за сигнал спасибо, разберусь.

– Они и платину украдут, имейте в виду! – бухнул Лабковский.

– Хватит тебе, – сердито сказал Иванов. – Наша платина – технический порошок! Чтобы ее превратить в металл, в слиток, в изделие – нужны специальные условия. Дома этого не сделать, пойми! Ох, и балабол ты, Лабковский. Насмотрелся по телевизору всякой белиберды, вот и несет тебя.

– До свидания… – Лабковский ушел. Спускаясь по лестнице, он с восторгом вспоминал о реакции Иванова на сообщение о золоте и думал о том, что опасное гнездо он явно расшевелил. «Теперь только держать ушки на макушке, а глаза – разутыми, и преступники изобличат сами себя», – так рассуждал Лабковский. О том, что он вступил в схватку с людьми сильными, опытными, понаторевшими в тайной борьбе, он, естественно, не думал. Тем более он не думал о том, что сразу, с самого начала ломает все планы Николая Федоровича.

182