Рожденная революцией - Страница 24

– Чего-то я про такой сигнал не слышал, – заметил Гриценко.

– Вы многого не слыхали, товарищ, – жестко сказал Бахарев. – Я объясняю вам, чтобы не было неожиданностей и промахов, вот и все.

– А что, разве так не видно – патруль это или кто? – удивился Аникин.

– Ну, положим, наденут бандиты нечто вроде нашей формы – поди узнай, – сказал Денисов. – Видимо, есть договоренность о спецсигнализаций в таких случаях.

– Совершенно верно, – подтвердил Бахарев. – Готовы? Тогда поехали.

…Почтовый вагон стоял далеко от здания вокзала, в тупике. Начальник вагона заглянул в кабину автомобиля, спросил:

– Охрана на месте?

Убедившись, что все в порядке, разрешил грузить.

Аникин с уважением посмотрел на два тощих мешка, спросил:

– И вот здесь целых три миллиона?

– Представьте себе, – сказал Бахарев. – Двинулись, товарищи. Прошу быть внимательными.

…Выехали на 2-ю Брестскую, пересекли Садовую. В лобовое стекло бил мокрый снег, и Бахарев все время притормаживал: слепило. На пересечении Большой и Малой Бронных путь автомобилю преградили вооруженные люди.

Мигнул красный фонарик.

– Патруль ВЧК, – обернулся к своим пассажирам Бахарев.

– Вижу, – Гриценко щелкнул крышкой кобуры. – Тормози…

Старший патруля – среднего роста, в традиционной кожаной куртке, фуражке со звездочкой, с большими, немигающими глазами и огромным, как у лягушки ртом (это почему-то сразу же отметил Гриценко) поднял руку:

– Стой! Документы!

– Сначала – вы, – потребовал Гриценко.

Остальные чекисты окружили автомобиль и молча ждали окончания проверки.

Старший улыбнулся и протянул красную книжечку.

– Плавский Борис Емельянович является сотрудником Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, – прочитал Гриценко. – А мы из МУРа, товарищ… Сопровождаем валюту в банк.

– Много? – снова улыбнулся Плавский, пряча удостоверение в карман.

– Сколько надо, столько и везем, – хмуро отозвался Бахарев.

– Серьезный товарищ, – усмехнулся второй чекист – усатый, в низко надвинутой на лоб фуражке. И снова Гриценко машинально про себя отметил, что у этого чекиста на фуражке нет звездочки…

– Ну-ка, паря, приоткрой стекло побольше, посмотрю, – сказал второй.

Денисов, он сидел у дверцы, опустил боковое стекло. И в то же мгновение Бахарев обернулся и выстрелил в Гриценко и Аникина. А бандит в фуражке без звездочки почти одновременно застрелил Денисова.

Трупы вышвырнули на мостовую.

– Куда теперь? – спросил Бахарев.

– Пока по щелям, – сказал бандит, осматривая мешки. Вскрыл один из них, высыпал на сиденье плотные пачки денег… – Пошел! – заорал он и тут же схватил Бахарева за плечо: – Постой…

Он вышел из автомобиля, достал из бумажника визитную карточку: «Берендей Васильевич Кутьков, вор в законе», улыбнулся каким-то своим мыслям и бросил карточку на грудь убитого Денисова.

Автомобиль скрылся за снежной пеленой.

Коля вошел в дежурную часть МУРа в тот момент, когда помощник начальника Никифоров – красивый, рослый парень лет двадцати двух, в офицерском френче с огромными накладными карманами, произносил траурную речь. Коля остановился на пороге и увидел три грубо сколоченных гроба, которые стояли на табуретках. Гробы были закрыты, и Коля сразу же подумал, что, наверное, лица погибших сильно изуродованы. На крышке каждого гроба лежала синяя форменная фуражка, в изголовье стоял почетный караул.

– Злодейская рука преступного мира оборвала светлую жизнь наших боевых товарищей, – говорил между тем Никифоров. – Нет больше среди нас Аникина, Гриценко и Денисова. Возможно, что завтра мы вновь не досчитаемся кого-нибудь. Сломит ли это наш боевой дух, нашу веру в правоту общего дела? Нет, не сломит! Бандиты стреляли в Ленина, стреляли подло, из-за угла… Но разве сдался товарищ Ленин? Разве может сдаться революция? Никакой пощады преступному миру, все отдадим борьбе, а если понадобится, – и саму жизнь… – Никифоров надел фуражку и хрипло запел «Интернационал». Присутствующие подхватили. Коля пел вместе со всеми…

– Ну что ж… – Никифоров опустил голову. – Выносите.

Заметив Колю, он подошел к нему:

– Тебе чего?

Прочитав командировочное предписание, сказал:

– Афиноген, разберись… – И выскочил из дежурки, давясь от рыданий.

Дежурный Афиноген, длиннолицый, медлительный, проговорил:

– Не обижайся на него… Гриценко лучший его друг был… А ты из Питера? Ну как у вас?

– Как у вас, так и у нас, – сказал Коля хмуро, взглядом провожая гробы. – Мне куда?

– А вон Трепанов пришел. Давай прямо к нему.

Трепанов подошел к барьеру дежурки, сел и молча закурил.

– Какие будут приказания, товарищ начальник? – спросил Афиноген.

– Денисову – паек на месяц вперед, – сказал Трепанов. – Жене Денисова… – поправился он. – Шесть душ… Это понимать надо… – Увидев Колю, вздохнул и замотал головой, словно хотел стряхнуть что-то. – Вот так-то, Кондратьев… Такие, браток, тяжелые дела…

– Здравствуйте, товарищ Трепанов… – Коля скрыл удивление. – Вы меня знаете?

– Волосы густые, русые… Глаза светлые, нос – прямой… Мне тебя Сергеев в письме описал. Про «словесный портрет» слыхал?

– Слыхал, – кивнул Коля. – Пользоваться пока не привык…

Трепанов вынул из кармана три стреляных гильзы, положил на ладонь.

– Это что? – спросил Коля.

– Это? – Трепанов протянул ему гильзы. – Пули, которые вылетели из этих гильз, убили Гриценко и его товарищей. Обидно, черт возьми! Ведь придет же такое время, когда будет в нашем распоряжении техника! Сунешь такую гильзу в аппарат – и получай ответ: кто, что, почему и зачем…