Рожденная революцией - Страница 31

– Помочь нам – ваш революционный долг! – заявил Никифоров. – И я рад, что вы это, наконец, начинаете понимать…

– Боже, какую чушь вы несете, – вздохнула Маша. – Я вам черное, вы мне – белое! Вы извините, господа. Я не хотела вас обидеть. Но говорить нам больше не о чем. Позвольте мне уйти?

– Вас проводит наш товарищ, – сказал Трепанов. – Скажите, барышня, а почему вы так уверены, что бандиты вернутся?

– Не знаю, – Маша отвела глаза в сторону. – Но меня это уже не касается. Жичигиных нет, я уеду, и пусть все кончится, как дурной сон…

– Нет, – Трепанов встал. – Вы будете жить у Жичигиных. Это раз. Комнат много, так что найдется место и нашему товарищу, – это два. Он будет вас охранять, – это три, и ждать, пока вы вспомните приметы налетчиков, – это четыре… Побудьте пока в коридоре, вас проводят.

Маша вышла. Трепанов несколько мгновений молчал – думал о чем-то, потом сказал:

– Приметы приметами, а суть в другом… Когда она сказала, что банда вернется, я ей в глаза смотрел… Она, братки, уверена, она ничуть не сомневается, что бандиты вновь придут… И вот это нам нужно! Это – главное… Правда, больше, чем одного человека, я в засаду дать не могу, нас всего ничего… – он обвел комнату рукой и улыбнулся. – Но мы ведь, братки, одним махом семерых побивахом, а? Кто пойдет?

– Только не я, – хмуро сказал Никифоров. – Она явная контра, а с контрой у меня разговор короткий… – Он похлопал себя по кобуре.

– Я бы пошел, – Афиноген почесал затылок. – Да вы же сами мне велели отчет писать. О проделанной работе…

– Я? – удивился Трепанов. – Когда это? Что-то я запамятовал.

– Я пойду, – вдруг сказал Коля, мучительно покраснел и отвернулся, чтобы скрыть смущение, но Трепанов сделал вид, что ничего не заметил.

– Хорошо, иди, – сказал он. – На всякий случай возьми второй револьвер…

До квартиры Жичигиных добрались без приключений. Маша шла впереди, Коля – в нескольких шагах позади.

Поднялись по лестнице. Маша открыла дверь.

Трупы уже увезли, в квартире был наведен относительный порядок… Коля с интересом осматривал мебель и полки с книгами. Подошел к аквариуму. Рыбки плавали у самой поверхности и жадно хватали воду…

– Жрать просят, – сказал Коля, развязывая узелок. – Нате, миленькие, разговляйтесь. – Он покрошил в аквариум хлеба. – Чайник у вас есть? – спросил он у Маши.

– На кухне, – сказала она и ушла в свою комнату.

Коля разжег плиту, поставил чайник. Нарезал маленькими кусочками хлеб, наколол сахар. Открыл буфет, нашел чистую салфетку, постелил на стол. Засвистел чайник, и Коля заварил чай.

– Барышня! – крикнул он. – Чашки-ложки у вас где?

Маша выглянула из-за дверей, внимательно посмотрела на него:

– В буфете… Вы из деревни приехали?

– Из Питера. А вообще из Грели мы… На Псковщине это…

– А в Питер вы в лакеи, конечно, приезжали поступать? – улыбнулась Маша. – В слуги к барам, – добавила она, видя, что Коля не понял слова «лакеи».

– С чего вы взяли? – обиделся Коля. – Мы сроду никому слугами не были… Вы лучше чашки достаньте. И ложки. И давайте чай пить.

– Давайте, – согласилась она. – А вы зря обиделись. Из вас на самом деле вышел бы отменный лакей. Если бы вы пришли к нам – я бы уговорила папа́ принять вас на службу. У вас прекрасные внешние данные.

– Да будет изгиляться-то, – рассердился Коля. – Давайте чай пить.

– А вы мне станете прислуживать? – надменно спросила Маша. О, как она ненавидела его в эту минуту! Как она ненавидела всех этих революционеров, самоуверенных, наглых, с заранее готовым ответом на любой вопрос, с постоянной усмешкой превосходства на губах, с этим вечным желанием похлопать всех и каждого по плечу или выпустить из нагана все пули в лицо «классового врага»… «Какое страшное время… – думала Маша. – Какие страшные люди…»

А Коля смотрел на нее и думал о том, что вот встретилась раз в жизни такая красота, да и та – «чуждый элемент», и нет у них ничего общего и во веки веков не будет, потому что метет яростный ветер революции сухие дворянские листья и нет такой силы в мире, которая могла бы преградить путь этому ветру, да и зачем? Ведь тот, кто работает для вечности, должен быть выше личного…

Коля остыл и с грустной усмешкой посмотрел на Машу:

– Вы голодная, я вижу… Чем меня шпынять – лучше ешьте… С голодухи и черный хлеб – пряник… А вы, чай, кроме пряников, ничего не ели?

– Узок мир муравья, – сказала Маша и взяла чашку. – Ладно, бог с вами…

Коля бухнул ей огромный кусок сахара и подвинул хлеб:

– Ешьте. Зачем дуться, как мышь на крупу…

Сначала робко, а потом с плохо скрываемой жадностью Маша стала есть. Коля удовлетворенно улыбнулся и тоже принялся за еду.

– Я вот смотрю, книг у вас много. Интересное что-нибудь читаете?

– Вы помолчите, пока не проглотили, а то подавитесь, – сказала Маша. – Сейчас я читаю «Опасные связи» Шодерло де Лакло.

– Это про контрреволюцию?

– Неужели вы всерьез думаете, что завоюете мир? – спросила она с презрением.

Коля понял, что сморозил глупость.

– Я, кроме псалтыря, ни одной книжки не прочел. А вы прочли много. Только у вашего класса все позади. Ваш класс уже больше ничего не прочитает. А я прочитаю и Шодерло, и сто тысяч других книг! И то пойму, чего до меня никто понять не смог, до самой сути докопаюсь!

– Дай бог нашему теляти волка поймати, – сказала Маша с усмешкой, но Коле послышалось в ее голосе скрытое уважение.

– Ничего. Мы псковские, мы – поймаем…

На смену Коле пришел Афиноген. Он скромно устроился на кухне у плиты. Вынул из кармана словарь русского языка и углубился в чтение.